В детей стрелять нельзя! – мать ловким кошачьим движением отвесила сыну подзатыльник. – Тебе когда отец лук подарил, что сказал? А? Я с кем разговариваю?
Кудрявый мальчишка насупленно молчал, тоскливо глядя в угол, где валялась отброшенная матерью стрела. Хотелось поковырять в носу – аж палец нес терпимо зудел, но мать будет вообще в ярости: она терпеть этого не может. Точно лук заберет, и все веселье кончится.
- В детей вообще стрелять нельзя, тем более из настоящего оружия! А у тебя это оружие! Причем массового поражения! – голос матери из поучительной нудности стал набирать высоту и устремился к визгливости – мать терпеть не могла, когда ее поучения разбивались об стену этого упорного молчания.
- Я не стрелял. – каяться провинившийся не собирался.
- А кто тогда стрелял? Папа? Я стреляла? Как теперь я ее матери в глаза смотреть буду? Как мне во двор выйти – заклюют же. Все вокруг мне только и говорят – дали ребенку оружие, следите за ним! А ты… Ты обещал!!!
- Я не стрелял. – все-таки залез незаметно в нос и поковырял. Стало немножко легче.
***
- Чертовы родители, - Джульетта яростно ходила из угла в угол. - Мерзкий трус. Ведь обещал, что мы уедем отсюда вместе. Что сбежим, и будем счастливы! Говорил, что любит. А теперь? «Боже мой, милая, как же мы будем жить? Мы же еще дети. Давай подождем, давай сначала подрастем!» Как будто я не видела, как он пялится на эту куклу Розалину. Ооох, эта Розалина. Сучка. Строит из себя святошу, а сама юбку нижнюю не надевает!
Джульетта выскочила в ночной двор и выбежала в город, где каждый камень на белых мостовых был знаком ей с детства.
- Дети! Ха! Да мне уже 13 через две недели будет. Мама вышла замуж в 14, а он просто трус. Просто подлец. Просто он не любит меня! – эта мысль стала для нее неожиданностью.
Не любит. Это же просто, это и ответ на все вопросы. И до нее он вздыхал по Розалине, которая говорила всем, что посвятит себя Богу. Говорить говорила, но посвящать не торопилась. Только вздыхала томно, всегда держа в тонких пальчиках святое писание и теребя крестик на обозначившейся ложбинке.
На площади, несмотря на поздний час, она оказалась не одна. Возле фонтана сидел пухлый мальчишка. Он сидел, спрятавшись за статуей, и наблюдал за целующейся в тени здания парочкой. Склонив кучерявую головку набок и положив рядом с собой небольшой лук со стрелами, бормотал себе под нос детскую песенку:
- Тили-тили тесто, жених и невеста… - его рука потянулась к луку, чтобы соединить навек сердца влюбленных, и замерла на теплом камне. Лука не было. Колчан был на месте. С запрыгавшим вдруг сердцем он пересчитал стрелы и не досчитался одной. Лук нашелся, он просто соскользнул с гладкого бордюра фонтана и упал под ноги, но стрелы нигде не было.
***
- Слушай, оставь меня в покое. Ты еще маленькая, ты вырастешь, и мы поженимся. Если родители успокоятся. Видишь же, какая возня из-за нашего с тобой танца вышла. Ну, куда мы побежим? В хижине жить? Ты же первая домой попросишься.
- Ты не любишь меня! Ты любишь эту сучку, ты, ты, ты!!! Свинья!
- Так, Джульетта, шла бы ты… домой, уже ночь. Сейчас кто-нибудь выйдет, и ты получишь от матери по заднице по первое число. А меня вообще в армию отправят. Поиграли и хватит…
Она замахнулась и ударила его в грудь, как будто всадить что-то хотела. Металлом блеснул наконечник стрелы.
Больно не было. Только вдруг стало как-то горячо, резко захотелось пить и плакать. Моргнули звезды, а лицо Джульетты, прекрасной, незабываемой, единственной Джульетты, стояло перед глазами.
- Девочка моя… Мы всегда будем вместе…
***
Афродита была очень зла на сына:
- Не стрелял! Врет и не краснеет! Сто раз говорили ему – даже в шутку не целься в детей, для них эти стрелы – смертельны. И теперь вот – два трупа, оба – почти дети, девочка – та вообще. А Амур ...сам еще ребенок. Стоит вон, в носу пальцем ковыряет… Бог любви…
