Две сестрицы
“В лесу глухом, да средь елей тенистых...” Зачеркнуто. Всё не то.
Свеча роняет слезы восковые, а над строкой перо замирает... Тук. Тук-тук — эхо врывается в тишину избушки.
— Ах, кто опять не ко времени пожаловал? — бормочет Яга да поднимается двери отворять.
На пороге сестрица. Платья царские все в грязи да тине испачканы. По болотам шла, бурелом одолевала.
— Ну, здравствуй, Ягинюшка, — в землю кланяется да приглашения ждет.
— И тебе здоровья, Васька. Ну, проходи, коли пришла, — хмыкает бабка. — Башмачки твои не для наших лесов кудесниками шиты.
Молчит немного.
— Банька у меня топлена, ты иди, умойся пока. Да рубаху чистую возьми. А я на стол горячее поставлю.
Кланяется опять Василиса, да в баньку торопится. Пар тело греет, а сердце от тоски ноет. Но у сестрицы легче отчего-то. После пути долгого такой прием слаще заморского угощения. Умывается Василиса, косы длинные собирает да одевается в чистое.
Яга ее уж за столом поджидает.
— Кушай, Васька, да сказывай. Уговор у нас был — старое не вспоминать. Чего пришла?
А у Василисы уж ком в горле, да каша горячая не желанна совсем.
— Мочи нет, Ягинюшка, сердце болит окаянное, — слезы горькие по щекам катятся.
— И этот, что ли, шкурку лягушачью сжег? — Яга недобро щурится.
Василиса только кивает, не в силах и слово молвить.
— Да пропади оно всё! — Яга в сердцах ногой топает. — Сейчас отвар приготовлю…
Ковыляет к печке, да языком недовольно цокает. Шепчет чего-то, травы мешает, да на углях зелье греет. Ставит чашу Василисе, и себе наливает.
— Ну, Васька, до дна, как прежде! — терпкий напиток разливает тепло и дает немного желанного облегчения.
Вот уже не старуха перед Васькой, а сестра родная, какой та ее и видела. Ровесницы они. Костяной ноги как не бывало. Василиса же теряет царицыно обличие. Яга замечает у сестрицы новые шрамы да ссадины. Нелегко, поди, квакушкой-то столько лет оборачиваться. Злая магия следы оставляет…
— Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается, — Васька неловко ведет плечами под взглядом сестры. — Думали, что любовь-то на всю жизнь. А вон оно как оказалось…
— Ты уж, Васька, не хуже меня знаешь, что за всё платить надо, — рука Ягини невольно касается ноги, что столько лет костяной была.
Василиса горько вздыхает. Но поддавшись порыву, льнет к родной сестрице.
— А книга-то где, Ягинюшка? Может, перепишем всё?
Яга отстраняется.
— Нет! Сожжена она в смертном пламени! А что мы в ней девицами написали — и думать забудь. До сих пор расплачиваемся… — голос Ягини дрожит.
— Права ты! Знаю, что права, но горько-то как! — всхлипывает Васька.
— Черная та книга была. По-своему на все желания глядела. Вспомни, сколько исправлять пришлось… эх! — Яга гладит сестрицу по волосам.
И ночи не пройдет — к ним облик колдовской вернется, что книга сотворила. А желания были такими простыми, девичьими.
Васька вот любовь желала, да восхищение. Чтоб она недоступная, а он только для нее. А царевичи ей попадаются, не приведи боги. Ведь ни один не доверился так, чтобы наказ исполнить. Всё обладать хотят, да по-своему. Вот и жгут шкурку, проклятые… А Васька потом по болотам опять мыкается.
Яга прикрывает глаза. А сама-то как горделива была… Нужной хотела быть, да так, чтоб без ее совета ни один герой не обходился. Вот и стала проводником в иные миры. Тут уж не до красоты. Выживать как-то надо, когда одной ногой по той стороне ступаешь.
— Правильно, что ты ее сожгла, Ягинюшка. Не приведи боги, силы черные про нее узнали бы.
— Всё так, Васька, всё так… Знаешь, я про тебя сказ напишу. Пусть у нас там долго и счастливо.
— Ах, сестрица, и то верно. Пусть люди из уст в уста передают. Всё одно, завтра уж на болоте буду, — Васька обнимает сестру. — Ты и про себя там не забудь.
— Ведуньей и буду. Должен тебя кто-то воспитывать, — смеется Ягиня. — Не люблю я, знаешь, сказы, что как сласти заморские тают.
Василиса улыбается.
— Знаю, сестрица, знаю, — а саму сон уж кутает.
— Полезай на печь, Васька. Отдохни как следует.
Василиса дремлет на печи, а Яга свечи зажигает, да за стол садится. На бумаге новые слова выводит.
“В некотором царстве жил-был купец...”
